Рассказ о первой любви - Страница 20

— Ко мне? — спросил Коркин, ступая на крыльцо.

— Ну, председатель, давай рядиться, — развязно говорил Венька, идя вслед за ним по темному коридору. — Слышал, телятник тебе надо строить. Коль сойдемся в цене — вот он, я.

Коркин открыл ключом дверь, и все трое вошли в маленький, загроможденный конторского вида мебелью и сплошь заваленный початками кукурузы кабинет. Не пучки пшеницы, ржи или ячменя, а именно эти восковато-желтые початки, как знамение времени, лежали на столах, подоконниках и в углах председательского кабинета.

«Не даст», — подумал Евсей Данилыч, смущенный столь деловой обстановкой, и сел в сторонке, решив подождать, когда уйдет Венька.

— Слушаю, — сказал Коркин.

— Так будем рядиться, Григорий Иваныч? — спросил Венька. — А то перебьют у тебя мою бригаду устюжские, будешь тогда локти кусать. По рукам, что ли?

Венька, как в конном ряду, выставил из-под полы пиджака руку и задорно сверкнул на председателя своими Угольными глазами.

— Двадцать тысяч дашь?

Евсей Данилыч восхищенно крякнул. Умеет же этот Дикарь обстряпывать дела… Эх, ему бы, Евсею Данилычу, такую хватку!

— Копейки не дам, — негромко отрезал Коркин.

— И правда! Ишь чего захотел… Двадцать тысяч! — сказал из своего угла Евсей Данилыч. — Да за двадцать-то тысяч, знаешь…

— Молчи ты, — огрызнулся на него Венька. — Смотри, председатель, промажешь. Восемнадцать — последнее слово.

Коркин засмеялся и пожал плечами.

— Не сойдемся. Ступай, мне некогда.

— Черт с тобой, двенадцать, — круто съехал Венька. — Пиши договор. Три — вперед. Да ты, видно, строить не хочешь! — усмехнулся он, увидев, что Коркин только махнул рукой. — Так бы и сказал сразу, нечего тогда тут лясы точить.

— Почему? Строить будем, — спокойно сказал Коркин. — Только нынче решили без дикарей обойтись. Довольно им колхозных денежек в карманы посовали. У нас свои плотники не хуже, и карманы у них не уже. Так, что ли, Данилыч?

— Известно! — встрепенулся тот и про себя радостно подумал: «Даст».

— Станут они тебе за трудодни ломить, — снова усмехнулся Венька. — Нынче дураки-то повывелись. Вон спроси его, — кивнул он на Евсея Данилыча, — станет он за трудодни строить? А коли и станет, так через пень колоду. Глядишь, года через три поспеет твой телятник… Ну, скажи, старик!

Евсей Данилыч приник и, не найдя, что ответить, забормотал невнятное.

— А что ему не работать? — загорелся вдруг Коркин. Он выдернул ящик стола, схватил какую-то книжку и, чуть не отрывая страницы, стал листать ее. — Вот. По установленным нормам на трудодни он получает? За качество получает? За досрочное выполнение получает? Если утвердим его бригадиром — премию получает? Чего же ему еще?

Он дернул к себе счеты и быстро застучал костяшками.

«Все дело, подлец, испортил, рассердил человека, — с укором подумал Евсей Данилыч. — Теперь не даст».

А Венька не унимался.

— На счетах-то у тебя ловко получается. Чего только дашь-то под эти костяшки?

— Дадим, — уверенно сказал Коркин. — Вот решили дать аванс на трудодни по два с полтиной. И каждый месяц давать будем. У тебя, Данилыч, сколько трудодней?

— Чего там! — махнул Евсей Данилыч рукой. — Семьдесят, не знаю, наберется ли.

— Ну, твоя вина, что мало. Получишь всего сто семьдесят пять целковых.

— Когда? — спросил Евсей Данилыч.

— Да хоть сейчас. Если у бухгалтера готовы списки, иди да получай.

— Ну да? — изумленно и недоверчиво спросил Евсей Данилыч. — Сейчас можно получить?

Коркин внимательно посмотрел на него.

— Да ты, я вижу, проспался только сегодня. Еще позавчера решили на правлении авансировать по два с полтиной. Весь колхоз знает.

Не сказав в ответ ни слова, Евсей Данилыч поднялся и направился к двери. Весь предыдущий разговор, и особенно упоминание Коркина о том, что его, Евсея Данилыча, могут утвердить бригадиром, требовал немедленного реального подтверждения.

Когда через несколько минут он вышел на крыльцо, там уже стоял Венька и зло расправлял исковерканную во время разговора с председателем шапку.

— Ну и жмот! — ища сочувствия, сказал он Евсею Данилычу. — Тугой человек, одно слово.

— Да уж точно! — охотно согласился Евсей Данилыч, но в голосе его слышалось скорей восхищение, чем сочувствие.

Проводив взглядом Веньку, напропалую топавшего по загустевшей грязи, он вынул полученные сто шестьдесят семь рублей, из них семнадцать тщательно упрятал за подкладку шапки, а остальные положил в карман.

К дому он подходил с лицом торжественным и лукавым. Сейчас он доставит себе маленькое удовольствие — покуражится, прикажет вздуть самовар, заставит чисто прибрать стол, откажется пить из надтреснутой чашки, а потом, когда жена будет доведена до предельного градуса и приготовится запустить в него какой-нибудь твердостью, вдруг объявит, что его хотят поставить бригадиром строительной бригады, и как бы в подтверждение этого бухнет на стол полторы сотенных… Знай, мол, наших!

А Венька между тем уже вышел за село и шагал по полевой дороге. Жаворонки трепетали в струящемся над полями воздухе, через дорожные колеи неуклюже перелезали еще сонные лягушата, рыженькая крапивница совершала свой первый полет, и Венька мало-помалу обмяк, захваченный и покоренный всеобщим праздником весны. Когда он нашел Варьку, то на лице его не было и тени прежней озабоченности и досады.

— Подрядился? — сияя своими русалочьими глазами, встретила его Варька.

— Куда там! — засмеялся он. — Такой тугой человек — не подступись. Придется в Устюжье ехать. Туда сами звали.