Рассказ о первой любви - Страница 6

В редакции, куда Груздев приехал на практику, его заставили обрабатывать письма трудящихся. Человеку, стремящемуся в юношеской запальчивости к немедленным переворотам во всем, что заслуживало хоть малейшего порицания с его стороны, это занятие не могло принести удовлетворения. По мнению Груздева, вся газета — от передовиц до бракоразводных объявлений — носила печать бездушия, казенщины, скуки, и он с нетерпением ждал случая, когда ему поручат написать очерк, чтобы настоящим, мастерским, исторгнутым из души творением взорвать эту унылую оболочку.

Наконец, такая возможность представилась. Оформив командировку, Груздев купил новый блокнот, авторучку, галоши, и через час расхлябанный вагон пригородного поезда, тарахтя и повизгивая, вез его к станции с нелепым названием Скоропрыжки.

Стояла не по-летнему угрюмая, сырая погода. За окном уходили к мутному горизонту потемневшие поля, порывистый ветер трепал листву придорожных берез, и озябшие птицы старались подольше держаться в теплом дыму паровоза.

Чувствуя, что все это нагоняет на него уныние, Груздев старался подбодрить себя мыслями об очерке, но их одухотворяющее воздействие легко заглушалось совсем заурядной тоской о городской гостинице, о стакане горячего чая, о чтении на сон грядущий чего-нибудь очень приятного.

В Скоропрыжках, вопреки обещанию редактора, Груздева никто не встречал. Рассматривая старые предвыборные плакаты, он сидел в прокуренном вокзальчике рядом с цинковым питьевым баком, и горло ему щекотала жалость к себе, такому заброшенному и необогретому.

Стало темнеть. Водянисто-зеленые сумерки придавали окружающим предметам холодный, мертвый оттенок, а цинковый бак зловеще посверкивал тусклыми бликами.

«Неужели ночевать здесь» — с тоской подумал Груздев.

Но в это время завизжал дверной блок, в зал, шурша заскорузлым плащом, протиснулась безликая фигура, и окающий голос спросил:

— Который тут товарищ из редакции?

Груздев откликнулся. На перроне он разглядел своего провожатого. Это был, как показалось ему, разбойного вида детина, небритый, жгуче сверкавший из-за капюшона плаща черными глазами. В руке он сжимал толстенное кнутовище и, как только подошел к лошади, так сразу же обругал ее за что-то змеем, драконом и недоноском.

Не желая показать вознице, что он скис, Груздев бодро сказал:

— Лошадка — это по мне. На лошадке я люблю.

— Оно, конечно, если торопиться некуда, да в сухую погоду, — мрачно согласился возница.

Он вытащил из телеги второй плащ и кинул его Груздеву.

— Наденьте вот это, мокро будет в лесу.

Завернувшись в холодный, твёрдый, как лист железа, брезент, Груздев неумело полез в телегу, навалившись на нее животом, а потом уже закинув ноги.

Поехали. Колеса бесшумно катились по мягкому проселку; было слышно, как редкий дождь шуршит по плащу, но вскоре телега затарахтела по бесконечно длинным бревенчатым гатям.

«Ни огня, ни черной хаты»… — подумал Груздев и даже поднес к глазам ладонь, словно желая удостовериться, что не ослеп.

Из темноты наносило гнилой запах болота; где-то, несмотря на ненастье, деревянно скрипел неумолимый дергач. Груздеву, наконец, стало невмоготу молчать, и для начала он спросил возницу, как его зовут.

— Ильей, — коротко отозвался тот.

Снова долго ехали по бревенчатым гатям среди холодного смрада болот, и молчали. Спереди, сзади, по сторонам метались на ветру тени придорожных ветел, осыпая лошадь и седоков дождём увесистых капель.

— Недавно в газету заступили? — спросил в свою очередь Илья.

— Нет, давно уже, — сказал Груздев, которому вдруг подумалось, что его авторитет будет недостаточно велик, если колхозники узнают, что он только практикант и студент.

— А в наших краях, знать, не были, — сказал Илья. — Я многих корреспондентов важивал, а вас вот не примечал…

Он назвал по имени и отчеству нескольких сотрудников редакции, и Груздев, подивившись такой осведомленности, смутился. Но отступать было поздно.

— Я сначала в отделе промышленности работал, — сказал он и, помолчав, прибавил совсем уж некстати, — заведующим… А теперь вот перебрался в отдел сельского хозяйства.

— Что так? — спросил Илья. К счастью, он не стал ждать ответа и с тяжелым вздохом заключил — Сельское хозяйство — штука мудреная, в нем нужно толк знать.

— Как, впрочем, и во всяком другом деле, — солидно поддержал его Груздев.

Гати, наконец, кончились, и потянулся частый лес, напитанный влагой, словно губка. Ветра здесь не было, но зато мокрые ветви цеплялись за дугу, за плечи и головы седоков, и надо, было прятать лицо, оберегая глаза.

«Скоро ли конец-то?» — подумал Груздев.

Он даже не заметил, что спросил вслух, и понял это, лишь услышав равнодушный ответ Ильи:

— Только отъехали, а вы уж — конец. Заполночь будем, не раньше.

По верхушкам деревьев, очевидно, пробежал сильный порыв ветра, потому что мириады капель наполнили лес шумом своего падения. Не успел он стихнуть, как послышались далекие перекаты, точно кто-то большой и неуклюжий ворочался за тесным горизонтом. Груздев никогда не видел, чтобы вялое, почти осеннее ненастье вдруг разрешилось грозой, и этот отдаленный гром сообщил здешним местам какую-то тревожащую неведомостъ.

— Что это? — на всякий случай спросил он Илью.

— Погромыхивает, — так же равнодушно отозвался тот и вдруг с неожиданным воодушевлением сказал: — Вот вы человек, должно быть, ученый. Объясните мне, пожалуйста, есть у человека судьба, планида то есть, как у нас говорится, или все это одно впечатление?